— Видали как я его? — залихватски спросил старик, неспешной походкой направляясь к тому месту, откуда встал и списывая внимательно уставившиеся ему за спины взгляды на болезненное любопытство, которое люди всегда проявляют к зрелищу гибели своего соплеменника. Алые щупальца, обвили его затылок, нащупали глаза и, не обращая внимания на сдавленный взвизг и нелепое махание руками, вдавились внутрь двумя буравчиками.
— Братаны, это чего ж такое? — ошалело спросил Шнырь, но никто не ответил. Все ошеломленно осматривали, как струи крови, выплеснувшаяся из смертельных ран молодого мужчины и преобразившаяся в чудовищные конечности, убивают седого волшебника. Узкий стилет со следами ржавчины на тонком лезвии, снова вылетевший из рукава, пролетев половину дистанции до цели брякнулся вниз. Причем отпускать все реже дергающееся тело чародей-убийца совсем не спешил. Напротив, казалось, будто понемногу жуткие образования увеличиваются в размерах.
— Господа, — побулькал новичок рассеченным горлом и потер татуировку в виде искусно выполненной морской звезды на своей щеке. — И трупы. Чтоб вы знали, магам крови большой резерв в ауре не нужен. Мы за счет жизненных сил большей частью колдуем. А убить нас очень сложно. Во всяком случае, существам с теплой горячей кровью. Ибо она для таких как я оружие и лекарство одновременно!
Алые щупальца отдернулись от давно затихшего мертвеца, ощутимо уменьшившегося в размерах. Казалось, из него выкачали всю воду. Теперь он отличался от себя прежнего как вяленая рыба от плещущихся в реке товарок. Кровь подползла к своему хозяину и быстро влилась в закрывшиеся за ней разрезы. Не вся. Часть образовала вокруг усевшегося прямо в гнилую солому и закрывшего глаза человека идеально ровный круг, по внутренней границе которого равномерно расположились неведомые символы.
— Весло, чего делать будем? — тихо спросил у самого авторитетного в бараке вожака один из его прихлебателей. — Может, навалимся все сразу и…
Бандит осекся, скосив глаза на кинжал седого колдуна, вонзившийся в стену рядом с его ухом. Причем к оружию, до того валявшемуся без дела, ибо завладеть им никто не спешил, опасаясь вызвать агрессию волшебника, не прикасались ничьи руки.
— А еще у нас невероятно острые чувства, — добавил маг. — И потому нападать рекомендую на сонного и кучей. Первых человек пять-семь, конечно жаль, но у остальных может и получится. А может, и нет. Чем больше вокруг крови, тем мне лучше.
— Спокойно, — главарь сначала потрогал рукоять меча на своем поясе, а потом длинную серьгу. — Черм давно нарывался, своих коллег душа словно ласка курят. А этот колдун может стать полезным. И он опасен. Поговорим, посмотрим, а потом будем думать.
Кивнувший то ли ему в ответ, то ли самому себе волшебник затих, привалившись к стене почти у самого входа, откуда ощутимо тянуло холодом. Лишь губы его иногда шевелились. Умевший читать по губам Шнырь пытался разобрать, что они произносят, но потерпел неудачу. Звуки то опытный и много раз битый жизнью вор различал и даже в слова они складывались, но вот только не знал он такого языка.
— Наверняка какие-то демонические молитвы читает, — опасливо подумал преступник, убивший в доме, куда проник за добычей двух маленьких девочек, проснувшихся очень не вовремя, и очертил руками священный круг, призванный оградить его от зла. — Но Весло прав. Такой сильный чернокнижник может стать полезным для нашего выживания.
— Что ж так больно- то, — шептали губы волшебника на русском языке, который в этом мире крое него самого знали лишь двое. — Проклятье! Терпи, Виктор, терпи, не смей сознание терять! Как сердце дергает! Критический удар по горлу заживить оказалось как-то легче. Нет там особо сложных структур, одни только сосуды с кровью, трахея и кожа, но вот грудь…Стучи! Стучи, паразитка с дырой в каком-то там желудочке! Без кислорода мозг загнется, а с ним пропадет сознание, которое магией гоняет кровь по телу, пока раны окончательно не заживут. Лишь бы эти урки не кинулись прямо сейчас, наплевав на циферблат, который я тут начертил.
Вокруг мага действительно красовался начерченный кровью круг, разбитый на двенадцать делений. С римскими цифрами. От татуировки на его щеке вовсю веяло морской свежестью, здесь и сейчас выделявшейся куда сильнее, чем лежащее рядышком и медленно остывающее тело.
— Ровняйсь, вы, толпа отребья! — громогласный голос центуриона Глая Цекуса разносился, казалось, на километры и, возможно, достигал звезд. Глотку сорокалетний вояка, дослужившийся до далеко не самого низкого звания в армии Империи имел луженую. Да и телом если и походил на колобок, то исключительно на колобок-убийцу. Пузо стоящего на трибуне оратора выдавалось вперед, словно корма ледокола, но руки, каждая толщиной с мое бедро, явно могли дотянуться куда дальше. Да и вопрос, сколько в том объемном животике плоти, а сколько железа. Свою уязвимую плоть высокое лагерное начальство прикрывало выпуклой кирасой ярко-желтого цвета, на вид весящей килограмм этак двадцать. Да и шлем с высоким гребнем, напяленный им на голову мог бы без особых проблем быть перекован в головку не слишком тяжелого молота. Или даже маленькой кувалдочки. Изо рта военного шел пар. Холодно. Горы. Здесь всегда зима. Снега нет, но были бы лужи, они бы точно подмерзли.
— Пошевеливайтесь! — легионеры, сгонявшие обитателей барака в одну единую толпу более-менее правильной формы, миндальничать с ними не собирались и пускали древки своих копий в дело и по поводу и без оного. А если кто-то пытался сопротивляться грубому обращению, то за их спинами расположились немногочисленные, но очень убедительно выглядящие арбалетчики. Пока они еще никого не пристрелили, но, нет сомнений, при случае колебаться не будут. Заключенные примерно на половину состояли из отборных отбросов человеческого общества, которых следовало бы прикопать на месте да еще и кол им осиновый вбить в грудь на всякий случай. Остальным просто не повезло чем-то очень сильно вызвать на себя гнев властей. Налоги не заплатили, голодный бунт подняли, заговорщикам против императора в трактире кружку пива подали, маньяка поймали и кастрировали, а он местным судьей оказался. Историй за те двое суток, которые я провел в своем новом месте жительства, очень надеюсь временном, было рассказано превеликое множество. А обостренное восприятие — одно из немногих преимуществ, которыми наградила меня судьба, лишившая взамен куда большего.